Институт Реставрации Природы - Страница 93

По ночам он связывался с Хогардом, от него узнавал, что поиски Олле по официальным каналам не увенчались успехом, — это было главным. А потом Хогард рассказывал о текущих делах, о новых, все усиливающихся диверсиях воинов Армии Авроры, о том, что диверсии нередко сопровождаются быстротечными ночными боями с полицией и военизированными отрядами лоудменов. Схватки происходят обычно в окрестностях автоматизированных предприятий цветной металлургии и химии. И еще о том, что агнцы и лоудмены посещают совместные сборища и драки между ними поутихли, — видимо, генерал Баргис и пророк Джон сумели договориться о совместных действиях, а союз церкви с армией, ну, пусть не с официальной армией, которая запрещена, с полулегальными воинскими образованиями по типу штурмовых отрядов, всегда чреват кровопролитием. Над этим стоит подумать.

Смерть старика Тима, исчезновение Олле сильно уменьшили поток информации, и материал для социологического анализа теперь весьма скуден. И с деньгами у Нури стало трудно. Олле, как легальный эмигрант, мог посещать консульство, что и делал порой, подбрасывая затем деньги Нури. Сатон главную задачу сейчас видит в том, чтобы всемерно помогать Норману Бекету, а чем можно помочь, кроме добротной информации? Хогард связывался с Сатоном. Они полагают, что действия воинов Армии Авроры, деструктивные в сути своей, объективно полезны, поскольку разрушенные в результате диверсий предприятия уже, как правило, не восстанавливаются, и это в конце концов будет способствовать принятию Джанатией экологической помощи Ассоциированного мира. Но когда это будет? Из истории известно, что гражданские войны самые затяжные и разрушительные…

Настал день, когда Нури понял: дело сделано, команда на переустройство программного комплекса кибера Ферро может быть подана, невозможное стало возможным: кибер будет фиксировать в блоках памяти всю дневную информацию и выдавать ее по требованию Нури в спрессованном виде.

Никак нельзя было Нури вступать в личный контакт с Хогардом, каждый шаг которого был под наблюдением недремлющего ока министерства всеобщего успокоения. И они решили воспользоваться так называемым почтовым ящиком.

Хогард выехал из посольства и увидел четыре знакомые машины наблюдения. «Хоть двадцать», — злорадно подумал он. Маршрут советника Хогарда всегда один: посольство — торговое представительство. И сегодня он будет без изменения. Он двинулся по спокойной улице старой части города, где сосредоточились официальные учреждения. Как и везде, правящее чиновничество умело обеспечить тишину и порядок в своей жилой и рабочей зоне, здесь даже воздух казался чище. Все четыре машины сначала шли следом, но на повороте к центральному проспекту две из них обогнали его. Это естественно, в сплошном потоке машин лимузин Хогарда вполне мог затеряться, и потому — двое сзади, двое спереди. Привычная тактика.

Передние машины влились в поток. Хогард последовал за ними по проспекту, образованному пятидесятиэтажными коробками. Он вспомнил, что в первые дни своего пребывания в Джанатии все поражался немыслимому множеству машин на улицах столицы. Потом понял: салон машины — единственное место, где можно дышать без маски. Для многих машина была не столько средством передвижения, сколько местом ночлега, по сути, домом на колесах. Безмашинные граждане на ночлег выбирались из города — все-таки загазованность меньше. Дешевого фильтра в маске хватало ровно на восемь часов — время сна на надувном матрасике где-нибудь на обочине. Но в том воздухе, что можно было высосать через фильтр, кислорода было недостаточно — отсюда бледность на лицах и трупы астматиков на обочинах.

На высоте десятых этажей на искусственном облаке проецировались разноцветные призывы: «О себе думай!», «Наша надежда — пророк Джон», «Глупо иметь двух детей, еще глупей не иметь двух машин „Уют“», «Раздельное проживание укрепляет семью. Покупайте два „Уюта“». Эти призывы чередовались портретами пророка и генерала, рисуемыми лазерными лучами на облаках и на фасадах зданий. Реклама работала вовсю. Пестро одетые толпы двигались по тротуарам вдоль витрин. На большинстве — маски телесного цвета, но странной формы. Попадались плотные группы людей в демонстративно серых или черных масках — это были язычники разных толков. Хогард по разрисовке курток и балахонов уже мог различать гилозоистов, утверждающих одухотворенность материи, способной ощущать и мыслить; тотемистов — в масках, напоминающих лица животных, наших братьев по крови, происхождению, среде обитания; зороастрийцев в белых одеждах с оранжевой окантовкой, почитателей четырех элементов — воды, огня, земли и воздуха; анимистов, одушевляющих силы природы; маздеистов, у которых Митра — бог небесного света, солнца и чистоты. Улица жила насыщенно, и мерцающий на фасадах призыв «Природа консервативна, она не любит перемен. Следуй природе», видимо, не срабатывал.

Машины в потоке двигались со скоростью пешехода, и Хогард замечал временами какие-то завихрения вокруг группок язычников.

Люди в костюмах бронзового цвета — лоудмены — затевали драки, которые как-то быстро затухали.

Выделялись белыми касками и черными пластиковыми щитами центурионы, дежурившие в паре с роботами-андреонами возле припаркованных у панелей машин. Полиция бдила.

А вот что-то новое: красная продольная полоса светофора неожиданно перечеркнула перекресток, пропуская пешую колонну, охраняемую бронзовыми лоудменами. Во всю ширь улицы был развернут транспарант «Мы принюхались!», а замыкал колонну, довольно длинную, на десять минут стоянки, лозунг: «Все не так плохо, как кажется». Боковые лоудмены иногда выкрикивали в микрофоны сентенции вроде «Лучшая новость — отсутствие новостей!» и «Кто-то должен иметь привилегии!».